Наступило утро…оно такое же Чудесное, как и вчерашнее…, я проснулся и ничего не изменилось…- я так же Счастлив - как всё же славно стало просыпаться, как Прекрасно сознавать своё существование в этом Мире…, явственно чувствовать, что я это я, и всё то, что происходит - происходит именно со мной… – приблизительно такими были обрывки мыслей, пробуждающегося ото сна А. - и с таким чувством Радости Бытия он просыпался уже без малого два месяца. Слепящее майское Солнце пробралось в его комнату сквозь приоткрытые шторы, с большими ярко-алыми цветами перезревших маков, щедро рассыпанные художником по всему пространству невесомой ткани. Оно прямо и беззастенчиво светило на двух спящих влюблённых, раскинувших свои тела на хрустящей чистоте белых простыней. Его тёплые лучи вплетались в длинные, запутанные от беспокойных снов, девичьи волосы, рассыпанные по подушке замысловатым каскадом; они играли со стеклом циферблата мужских наручных часов, лежащих на трюмо у кровати, с многочисленными дамскими баночками, расставленными повсюду, и весело отражались по всей комнате от маленькой серебряной вазочки, в которой стояли только вчера принесённые им незабудки, так славно подходящие к её глазам Небесного цвета. А. окончательно открыв глаза, посмотрел на свою избранницу - она лежала спиной к нему, а он тихонечко разглядывал её хорошенькую головку со снопом волос цвета спелой ржи, её худые тонкие красивые плечи, укутанные им заботливо лёгким одеялом - летним,- как она его называла. Он бережно любовался ей спящей и ясно понимал, что очень любит эту девушку и будет с ней рядом всегда. Аккуратно, изо всех сил стараясь не разбудить, как только это может любящий человек, он, тихо пододвинувшись к ней, нежно поцеловал её волосы,- она лежала на боку и он, конечно, не видел её лица, но оттого оно ещё сильнее пригрезилось ему, дарившее ему сквозь сон тихую улыбку. Так он беззвучно и неподвижно лежал подле неё, погружённый в нежность ласковых мыслей.
- Миланушка, Душа Моя, - прошептал он чуть слышно, вдруг почувствовав, что она силится проснуться и встать, чтобы помочь ему собраться на работу – не вставай, прошу Тебя, я уже опаздываю и сейчас же ухожу, поспи ещё Родная, ну а когда я вернусь, Ты вновь расскажешь о своих чудесных сновидениях, Ты же знаешь, как я люблю Тебя слушать, Тебе снятся просто поразительные сны, ничего подобного я не слышал за всю свою жизнь, хотя по долгу службы я слышал много снов.
- Ты их и слушаешь по долгу службы, а меня по Любви, ну ладно, сейчас пойду готовить Тебе завтрак, Любящая жена не может отпустить своего Любимого мужа без порции таких милых его сердцу сырников со сметаной, мёдом и моим собственным, самым вкусным на Свете малиновым вареньем – её голос был заспанным, отчего он звучал ещё роднее для А. - что скажут жёны Твоих коллег, более умудрённые опытом семейной жизни, когда узнают что молодого Доктора не кормит его Красавица Невеста.
Он улыбнулся и, шутя, произнёс:
- Любовь Моя, обещаю, я сохраню от всех эту тайну своей маленькой Лентяюшки.
- Это я то Лентяюшка, ну я Тебе…- она резко повернулась к нему, и они, увидев лица друг друга, радостно рассмеялись.
А. полностью собрав себя на работу, подошёл к висящему справа от входной двери, большому зеркалу размером в человеческий рост, с потрескавшейся кое-где медной краской, на старой деревянной раме. В зеркале отражался высокий молодой человек лет двадцати пяти, его прямые волосы были аккуратно уложены на левый бок, при этом причёска не создавала эффект чрезмерной официальности и прилизанности, так как волосы были зачёсаны немного вперёд и к тому же самую малость небрежно. Его утончённые черты лица находились в гармонии с ярко выраженными скулами и высоким лбом, у него был средних размеров прямой нос, в меру тонкие губы из под которых буквально сверкали природной белизной ровные зубы, но главное же, что делало его образ таким пленительным для юных особ – его бешеного блеска и глубины, тёмно карие глаза, скорее они были чёрными, именно чёрными, и к тому же с длинными, загнутыми вверх, ресницами. Он стоял в дверях, одетый под цвет глаз, в чёрный из первоклассного хлопка приталенный, в тонкую синею полоску костюм, приобретённый с накопленных ими денег, на покупки, конечно же, настояла Мелания, так как и слушать не желала, чтобы её Любимый выглядел хуже других; на его ногах красовались щеголеватые из блестящей кожи также чёрного цвета ботинки, подаренные ей ему на Новый Год. Он был гладко выбрит, оставив из растительности на лице лишь аккуратную испанскую бородку, так шедшую ему, по мнению Мелании. А. задумчиво огляделся перед выходом, тут-то его взгляд и обнаружил недостающую деталь - новенькую, только не давно купленную трость. Ему казалось, что она добавляла его образу серьёзности, некой основательности и вполне позволительного для молодого врача шика - тросточка стояла рядом с ним, прижавшись к шкапу с верхней одеждой. Немного раздумывая, он протянул к ней левую руку, и с мыслями, что не стоит обращать внимание на мелкие неприятности в пути, взял её и вышел на улицу. Стоит, пожалуй, посвятить несколько слов тому, что немного омрачало столь желанное владение этим горделивым аксессуаром. Всё началось в начале прошлого месяца, когда он первый раз, в ранге действующего врача-психиатра, он отправился на свою первую работу, в городскую психиатрическую клинику. Место, в самой преуспевающей и респектабельной клиники, сразу по окончанию университетской скамьи, он получил по протекции отца Мелании, большого городского начальника, который, не смотря на то, что выхлопатывал ему это место всё же, видел для своей дочери другого жениха. Нельзя не отметить тот факт, что А. учился блестящее и буквально все его наставники, известные на весь мир профессора, некоторые из которых ныне его коллеги, всегда лестно отзывались о молодом перспективном студенте, который успел себя особо зарекомендовать во времена своей ординатуры. В тот день он вышел из дома за полтора часа до начала рабочего дня, и это с учётом того, что пешая, неторопливая прогулка до больницы занимала не более получаса. Такое иногда бывает, когда предвкушаешь особо волнительную встречу с кем-либо или когда торопишь старт какого-то чрезвычайно важного дела, особенно если оно является новым для Тебя и не потерпит опозданий, обыкновенно же это случается с молодыми людьми, так как всем известно, что чем более Ты юн, тем больше в Твоей жизни всего неисследованного, непроверенного и пока ещё неузнанного. Он шёл неторопливо, размышляя о том, что он один со всего курса получил такое хорошее место, что он его, верно, заслуживает, не смотря ни на какие протекции, ибо он действительно был одним из лучших на всём потоке, всегда был старателен и в учёбе и на практике, ещё думал, что черезвычайно Счастлив тем, что влюблён и ему отвечают взаимностью. Время от времени он останавливался поглазеть на витрины, разглядывал спешащих на службу и по делам прохожих, ему безумно нравилось чувствовать себя неотъемлемой частью городского организма, всего этого спешащего, снующего, вечно торопящегося и всё равно постоянно опаздывающего человека большого Города. Повернув на узкую улочку, которая втекала другим своим концом в улицу на которой стояла его больница и, сделав несколько шагов по ней, он увидел на углу её небольшой чудесный магазинчик. Внутри его небольшой, оформленной с чрезвычайным вкусом витрины, стояли два оригинальных манекена мужчины и женщины, выполненных из прозрачного стекла. Внутри них можно было разглядеть искусно и крайне натурально сделанные также, по-видимому, из стекла человеческие внутренние органы – кусок сердца и часть лёгких, открывающиеся взору прохожего, из под полу расстегнутой белой рубашки на мужском манекене; к тому же у манекенов была гортань, щитовидная железа, пищевод и мозги - вообщем все те органы, которые не мешала видеть ткань их костюмов. Но главное, что особенно поражало всех тех, кто видел этот шедевр мастера стеклодува – это то, что фигуры были все пронизаны венами, по которым текла неизвестная жидкость, окрашенная в цвет человеческой крови. Наряды, надетые на них, заинтересовали А. своей новизной форм, чрезвычайной лёгкостью и универсальностью - они были одновременно и торжественные, и строгие, в то же время неимоверно современные и стильные; он когда-то видел нечто подобное в журналах мод у Мелании, но раньше, будучи бедным студентом, он смотрел на все подобные новомодные изыски и более раздражался, нежели радовался мастерству модельеров от простой невозможности даже думать о том, чтобы приобрести их, даже на свою самую высокую, что можно желать, стипендию. Теперь же, получив практику в одной из лучших клиник страны, а может и Европы, он понимал, что не за горами то время, когда они с Меланией смогут прийти в подобный магазинчик и выбрать понравившиеся им одежды, а почему бы и нет – так он думал в тот день и мысли эти ему были приятны. Он разглядывал витрину и представлял, как они будут неторопливо гулять по улицам своего Города, нарядившись в модные костюмы, как они будут весело смеяться и болтать о всяких пустяках, и как остановятся посидеть во французском кафе у театра и там выпьют по чашечки самого лучшего кофе и съедят по паре чудесных, только что испечённых круасанов, ну а потом в театр, и непременно на премьеру.
Он даже не стал заходить в сам магазин, чтобы не выглядеть перед продавцами очередным зевакой но, впредь идя на работу исключительно этой дорогой, он всегда бросал взгляд на манекены, которые как ему казалось, хранили на себе их с Меланией наряды. Получив первое жалование, и немного накопив к концу месяца от некоторых щедрых посетителей, он по окончанию рабочего дня отправился, в этот магазин. Но его ждало разочарование, цены на модные туалеты, привезённые из Европы, были непомерно завышены, даже по меркам его Города. Сей грустный факт, всё же не смог окончательно испортить удовольствие от покупки всяких мелочей, - Мелании модной шляпки и флакона духов, ну а себе он выбрал трость из тёмно-коричневого дерева с тяжёлым посеребрённым набалдашником в виде головы разъярённого мустанга, с раздутыми от непокорности ноздрями. Ему её вручили прямо с витрины, со славами, что дерево, из которого выполнена трость, чрезвычайно редко встречается даже в Северной Америке, откуда родом мустанги, набалдашник же сделан в Париже, местным умельцем, и вообще это редкая и крайне элегантная вещь. А. подумал, выходя из магазина что, поработав и обрастя впоследствии нужной клиентурой, обязательно вернётся в этот магазин снова, но уже с полной суммой на оба костюма сразу. С этими мыслями и приятным предвкушением бурной радости Мелании новым и самым модным на сегодняшний день духам, а также кокетливой шляпке, он уверенно пошёл домой, горделиво вылавливая взгляды прохожих останавливающихся на его франтоватой тросточке.
На следующее утро он вновь отправился по уже знакомому маршруту, снова выйдя заметно раньше и потому опять никуда не торопясь. Проходя мимо уже знакомого ему магазина имея в запасе лишних минут двадцать, он опёршись правой рукой на вчерашнюю покупку, стал наблюдать за непрерывном круговоротом красной жидкости внутри стеклянных кукол. Тут-то его мечтания и были прерваны - внезапно кто-то резко со спины дёрнул его за рукав. А. обернулся и увидел стоящего перед собой нищего, который просил подаяния аккурат напротив этого магазина, он его не раз тут видел и однажды ему даже подавал.
- Что Вы хотите Милейший - чуть добавив в свой голос баса, произнёс А.
- …Милейший, хм, довольно неприемлемое обращение к человеку, который намного старше Вас… – в ответ, спокойно произнёс нищий, - и почему Вы к тому же ещё и басите - это же совсем не Ваш настоящий голос, говорите нормально со мной, я же ведь с Вами нормально разговариваю.
А. был настолько поражён уверенностью, простотой подачи и спокойствием, с которым нищий говорил, что на время даже потерял дар речи. Такое бывает, когда происходящие завораживает Вас на столько, что Вы не можете вымолвить ни слова. Нет, я не говорю сейчас о безусловных внешних факторах - о влетевшей в дом шаровой молнии, заставляющей не только молчать, но и дышать любого кто окажется рядом, когда она неторопливо оглядываясь, плывёт, плавно обходя все углы; не говорю я также о неожиданно обрушившимся на Вас признании в Любви, того кого ни только не любишь, но прежде даже не замечал, и стоя с сочувственным лицом силишься найти единственно верные, спасительные слова, чтобы хотя бы как-нибудь уменьшить страдания человека, смотрящего на Вас с искренней преданностью и Любовью, при этом понимая, что всё это без толку, ведь эти глаза не ждут сочувствия, они жаждут взаимности Любви.
Но сейчас речь идёт немного о другом, о том, что полностью вбирает в себя любую словоохотливость - о том, что не ожидаешь никогда - о том, что врывается в сознание необъяснимой молнией - о том, что гипнотизирует своим абсурдом и порабощает тем самым сознание – психиатры называет это – состоянием изменённого сознания и, кстати, успешно пользуются этим приёмом.
- Я вот смотрю, Ты себе приобрёл тросточку, но вот только на что она Тебе, Ты же молодой и здоровый, да и ноги Твои не болят вовсе, а мне же она в самый раз будет, ибо я стар и хромаю, отдай её мне и иди с Миром.
Он говорил всё так, что это звучало не как просьба, а скорее как-то, что нужно сделать немедля и без лишних слов. Выйдя из оцепенения, в которое его ввёл старик своими словами и, решив, что он перешёл грань дозволенного, А. отдёрнув руку, произнёс:
– Ты чего старик пьян или ополоумел вовсе, так не обращаются с просьбами к приличным людям, нет бы, хлеба попросил, или ещё чего-нибудь необходимого – на последнем слове он повернулся к старику спиной, чтобы поскорее уйти от неприятного и непонятного разговора.
- Так мне же палочка нужна, а хлебом я Тебя и сам накормлю, Приличный Ты Мой человек,- прокричал вслед уходящему А. нищий – а если бы я попросил Тебя по-другому, Ты бы отдал мне её?
А. не оборачиваясь, тихо произнёс себе под нос – Тебе, уж точно нет, иди в лесу себе палочку выстругай.
После чего, несколько раздосадованный послевкусием странного разговора, отправился быстрым шагом на работу, но самое неприятное началось позже, а именно на следующий день и продолжалось до вчерашнего утра включительно. Теперь как только А. проходил мимо, старик, иногда не вставая с места, где просил подаяния, кричал ему на всю улицу, иногда неожиданно выходя откуда-то из-за угла ему навстречу, говорил что-то типа:
- К Твоему нынешнему и будущему Благополучию трость не имеет никакого отношения, отдай её и забудь про неё, - или
– Посмотри на мои ноги и подумай, как нелепо бы мы смотрелись гуляя вместе, если на палочку опирался бы Ты – молодой и сильный, а не я, хромой старик, – при этом он всегда был спокоен и произносил всё без грубостей, - он не просил, но и не требовал, он скорее сообщал, как именно должен поступить А. А. время от времени отвечал ему что-то сухо, иногда бросал резкие фразы, но чаще молча увеличивал шаг, чтобы оторваться от него, - это было не так сложно, потому что старик никогда не шёл за ним. Самое нежелательное в этих встречах для А. было то, что его могли заметить коллеги, медсёстры, нянечки или ещё кто-нибудь из персонала клиники – обязательно пойдут слухи, пересуды, неизвестно до чего всё дойдёт…, или ещё абсурднее, что рядом с ним, по этой же улице к нему на приём идёт пациент - интересно, что он подумает о Докторе, который не может справиться даже с назойливым нищим не то, что помочь ему. Самым огорчительным являлось то, что старика было никак не обойти – улочка, по которой он шёл, была очень узка, переходи не переходи - все видели, кому кричал старик, а соседняя, по которой можно было обойти уже месяц на ремонте,- можно было конечно сделать громадный крюк и объехать эту улицу по проспекту, но транспортом А. не пользовался принципиально, да и лишних сорока минут для обходного манёвра у него последнее время по утрам не было. Пожалуй, стоит окинуть беглым взором самого возмутителя спокойствия утреннего променада молодого Доктора. Этот старичок, кстати, раньше казался А. довольно забавным: он, бывало, сидел отстранённым и играл какие-то грустные замысловатые мотивы на своей странной дуде, не обращая ни малейшего внимания, как наполняется его сума, иногда пел озорные куплетики на всю улицу, - вокруг него часто собирались дети, и родители не ругали их за это, ибо к юродивым испокон веков на Руси отношение особое, о котором уже много сказано до меня.
Он был среднего роста, его одежда хоть и выглядела изрядно потрёпанной, но в прошлой своей жизни могла бы сгодиться на каждый день, разве что её носитель не претендовал бы на роль столичного денди. Его худое лицо, с немного прищуренными, потерявшими свой прежний яркий цвет, голубыми глазами и носом с небольшой горбинкой, было покрыто седой короткой бородой, с редкими островками чёрных волос, волосы на голове были растрёпаны, кожа рук была груба и затвердела трещинками - глядя на него было сложно назвать даже приблизительный возраст – взависимости от того как его потрепало в жизни ему могло быть и пятьдесят и восемьдесят, к тому же он действительно немного хромал на правую ногу, и не гнул спины. Вообще же, у него был довольно благообразный облик для нищего, может ещё и по этому ему не столько подавали, сколько наблюдали за ним, а уж проходящую публику он мог повеселить, особенно ему удавались какие-то диковинные сценки, в которых он был и режиссёром, и актёрам, и автором. Рассказать суть этих уличных представлений или хотя бы кто являлся героями его пьес довольно сложно из-за полной неразберихи и несвязности сюжета, да к тому же добавьте ещё сюда рваную и чересчур замысловатую подачу образов - получается просто какой-то новомодный спектакль с подмостков столичных сцен. Но именно дети почему-то особенно любили эти его импровизированные представления, и взрослые нисколько не препятствовали этому факту, хотя никто бы из них не осмелился утверждать, что эти постановки не плохо брать за основу для детских спектаклей, тем не менее, утром перед школой детвора дружно высыпала на улицу поглазеть на замысловатый театр, одного весьма необычного человека. По вечерам же он уже не стоял на своём месте, и А. мог спокойно пройтись вдоль улицы, не опасаясь нежеланной встречи.
Итак, вернёмся наконец к утру, с которого и начался Наш рассказ, к тому утру, когда А. остался без чудесных сырников Мелании, которые она так славно готовила, как впрочем и все остальные яства, коих рецептов она не по годам знала великое множество – не в пример многим нынешним хозяйкам.
Не замедляя шаг на углу той улицы, а лишь сильнее сжимая свою трость в руке – будто её собираются у него отнять силой, А. прошёл прямо ещё пару переулков, чтобы проверить, не окончен ли ремонт по обходной дороге и наконец-то был вознаграждён за ожидание – проход был открыт, все заграждения вместе с рабочими исчезли, даруя ему освобождение от назойливого старика. Дорога до клиники заняла на десять минут больше, но поверьте, это стоило того. Замедляя быстрый шаг и приосанившись, подходя к не давно отреставрированному главному входу клиники, А. вошёл в здание. Спустя ещё пять минут, не повстречавшись ни с кем на лестнице, он сидел за столом в своём кабинете, в белом до совершенства выглаженным Меланией халате.
Пациентов приходящих именно к нему, у него пока ещё не было, за не имением долгой практики, поэтому его старшие коллеги направляли к нему сами время от времени посетителей. А. сидя в располагающем для умственного труда кресле, читал труд (?), конспектирую у себя в голове моменты о (?), изредка вспоминая про избавление от старика.
Наконец в дверь постучали, А. отложил книгу, и спустя полминуты после повторного стука дверь медленно открылась и на пороге появился первый посетитель. Это был грузный мужчина, на вид лет сорока – сорока пяти, роста явно выше среднего, но оттого, что немного сутулился, выглядел заметно ниже. На его большом греческом носу невесомо крепились очки в лёгкой светло-золотой оправе, из под которых на А. смотрели ясные карие глаза. У него была аккуратная, коротко постриженная, чуть припорошенная благородством седины, борода; его лицо и мужественный стан могли бы без сомнения привлечь многих женщин, но некая отстранённость и усталость его взгляда, еле заметная нелепость в движениях и сутуловатость, смазывала образ ловеласа средних лет.
Он был одет современно, дорого, и как говориться с иголочки, хоть в его костюме и не было молодёжного щёгольства и заискивания перед нынешней модой – его костюм был слишком хорош для этого.
- Прошу прощения Доктор за столь раннее моё посещение, Вы разрешите войти, мне очень нужно говорить с Вами – и, не дожидаясь положительного ответа, сделал шаг вперёд, голос его вкрадчивый звучал мягко и приятно.
- Прошу входите и присаживайтесь, пожалуйста, столь ранний час ни сколь не помешает нашему разговору, наоборот привнесёт некую осветлённость в нашу беседу.
Пришедший представил к шкафу у двери, принесённый им большой чёрный зонт из бамбука со стальным наконечником и, прошёл внутрь кабинета.
- Покорнейше благодарю Вас, разрешите представиться, - присаживаясь на мягкий стул с удобными подлокотниками, произнёс мужчина - моё Имя Вальтер – это редкое Имя мне выбрали родители, которых я не знал, так как меня двумя месяцами от роду нашла у двери своего дома, завёрнутого в тёплый женский платок, Добрая женщины, которая стала мне и любящей Матерью и заботливой Бабушкой. Оно было вышито голубыми нитками над уголком того самого платка. Понимаю Вас, - получается просто сказочная история, но поверьте, я рассказываю Вам лишь то, что она сама рассказывала мне с самого детства.
Настоящего Отчества я своего так и не узнал, а от вымышленных Имён, которых у меня великое множество, я уже устал,… давно устал. Нет, Вы не бойтесь, я не в бегах и не шпион конечно, моя проблема другая, я болен зависимостью пред розыгрышами, авантюрами разного рода, целью которых не является заполучить, какую-то ни было выгоду для себя кроме одной – владеть человеческим сознанием, всецело подчинить его волю происходящим с ним необъяснимым событиям, я страстно желаю удивлять и поражать до мурашек добирающихся внутрь серого вещества. Поверьте, я мастер таких проделок и моё мастерство губит меня изнутри и снаружи. Это началось ещё с детства, я не ограничивался подкладыванием кнопок под стул учительниц, мой мозг рождал хитроумные сплетения многоходовых комбинаций, от которых шарахались даже самые отъявленные хулиганы. Время шло, я терял Друзей, Подруг, меня теребила и мучила совесть, но я вновь и вновь разыгрывал всё более изощрённые сюиты, лишь поднимая планку и всё более оттачивая своё мастерство. Знайте, я зарекался не раз прекратить, и надеюсь, с Вашей помощью у меня это получится, ибо сейчас я зашёл даже для себя слишком далеко, потому как единственный человек во всём Мире, с именем которой я не смел связывать даже самые невинные розыгрыши, та которая спасла меня от холодной смерти, лежащего на крылечке, та которая вырастила и дала мне всё, которая является Единственным Родным для меня Человеком на Земле, сейчас под ударом. Неделю назад в моей голове созрел новый план, он не является, быть может самым выдающимся, чудовищно другое – он направлен своим остриём на неё. Я борюсь, и пока держу верх, эта временная победа стоит мне бессонными ночами, морением себя голодом, опиумом и прочими выдумками человечества, многие из которых греховны по сути своей, но они несколько отдаляют меня от более страшного греха, именно отдаляют, так как чтобы отказаться от задуманного навсегда, мне нужно вовсе отказаться от жизни - он замолчал на несколько секунд, затем перевёл взгляд своих усталых глаз с внимательно слушающего его А. на окно, через которое на них ясно и безмятежно светило солнце, и задумчиво добавил – но, скажите Доктор, разве это не будет для неё, живущей ради меня и дышащей мною, самым страшным розыгрышем. Не правда ли, как можно в корне изменить значение такого невинного слова, ассоциируемого у нас с детством, мальчишескими шалостями и проделками, пусть даже иногда переходящими порог дозволенности и приличия, с добрыми розыгрышами в счастливых семьях, над которыми потом все домочадцы вместе и посмеются; как можно чудовищно исковеркать, изуродовать и подчинить себя новому смыслу, Тобою самим же и заложенным.
Он замолчал. На несколько минут в кабинете воцарилась тишина.
- Так что Доктор, медицине знакомы подобные случаи и пути их лечения, возможно у меня даже есть надежда отложить на время приём Kalii cyanidum – Посетитель, щурясь от солнечных лучей, повернулся к А., тающая на его лице улыбка, после произнесения на латыни ядовитого химического соединения, призывала немного переменить ход беседы на более лёгкий.
- От чего же только лишь на время, рецепт на этот цианит, я вовсе не буду Вам выписывать, и уж точно не просите меня об этом на первом посещение – мягко парировал А., подыгрывая его незамысловатой шутке.
Надо признаться, что вся услышанная им история не только поразила его необыкновенной разновидностью зависимости расстройства личности – это ещё было полдела, - подобные случаи и методы их лечения могли бы разыскаться в аккуратно разложенных папках в глубине его памяти, надо было только нащупать некие нюансы в процессе разговора. В конце концов, он мог бы общими фразами довести дело до следующего сеанса, а за это время почитать что-то подходящее, поискать источники, наконец, поделиться с коллегами этим не тривиальным случаем и попросить их совета. Другое его удивляло – он видел перед собой пусть и чрезвычайно запутавшегося, но всё же абсолютно здорового человека, а лечить здорового ему представлялось весьма затруднительным делом, и уж наверно не нужным и даже вредным. Но, выслушать и сделать всё возможное, было его врачебным долгом. К тому же, он всё же не собирался делать скоропалительных выводов насчёт странного посетителя, всегда помня в подобных случаях слова Профессора говорившего всегда, что не надо торопиться с заключениями, не выслушав и не задав все полагающиеся вопросы.
А. продолжал думать приблизительно так - для начала надо выяснить, что же именно за розыгрыши он имеет ввиду, может это окажется сущей безделицей, и он всё выдумал про их умопомрачительный эффект на людей, о…, тогда совсем другое дело, тогда на лицо болезненная мания возвеличивания своих поступков, явная профессиональная деформация… - всё прекращаю проигрывать варианты - пора действовать… – за этими мыслями его и застала слабенькая шуточка про цианистый калий, после которой чувство, что перед ним на стуле сидит абсолютно вменяемый человек, ещё более крепко почему-то, осела в его голове.
- Прошу прощения, Вы разрешите мне закурить у Вас.
- Пожалуйста, курите – ответил А., извлекая из ящика своего стола массивную хрустальную пепельницу, предусмотрительно принесённую им для посетителей в первый же день, на новое место. А. встал и, подойдя к окну, приоткрыл «васисдас», впустив в помещение созвездие майских ароматов - сирени, цветущей громадными фиолетовыми и белыми гроздями у клиники, пьяной черёмухи, почти достающей своими размашистыми ветками до окна его кабинета и слабым, еле уловимым отблеском соцветий яблоньки и вишни, которые доцветали чуть поодаль, на углу здания. Стоя спиной и не видя Посетителя, А. раздумывал, что же он закурит трубку или папиросы и, обернувшись, понял, что не ошибся, выбрав для Посетителя папиросы. Вальтер поблагодарил за пепельницу и, приставив её поближе к себе, достал из внутреннего кармана своего пиджака матовый серебряный портсигар. Это была чрезвычайно искусная работа ювелира, вырезавшего в благородном металле сцену из африканской охоты - двух охотников стреляющих из ружей в разъярённого льва, застав его в последнем прыжке. Вальтер достал одну из складно уложенных в портсигаре папирос и, размяв её на свой лад, полез в карман за зажигалкой, которая ещё более заняла взор А.. Разглядеть сюжет на ней не представлялось возможным, но то, что она была из той же серии про сафари, было видно по отблеску старинного серебра, в центре же её горел от солнца и ощущения своей цены, огромный чистейшей воды бриллиант, карата на три, не меньше.
- Это её подарок, Вы правы очень интересная и не дешёвая вещица – поймав взгляд А. на зажигалке, произнёс Посетитель – именно этим она мне и дорога, иначе бы её у меня не было.
А. утвердительно помахал головой, показывая тем самым, что Посетитель не ошибся и А. действительно смотрел именно на зажигалку, после спокойно взял слово:
- Вы знаете, мне крайне сложно разобраться в сущности проблемы, что Вас так гнетёт, ибо совсем не знаю природу Ваших переживаний, поверьте, я вовсе не стремлюсь узнать подробности Ваших розыгрышей, но если бы Вы мне рассказали, хоть малую часть, хоть какой-нибудь отрывок, разумеется, без Имён и мест где это происходило, - мне бы тогда было бы несоизмеримо легче начать понимать суть происходящих с Вами процессов, а в дальнейшем, если понадобиться и назначить курс лечения, по преодолению Вами этой зависимости.
- Я, безусловно, ждал этого вопроса, но вот в чём я вижу помеху, - медленно заговорил Вальтер - если я расскажу Вам даже самую посредственную из провёрнутых мною афёр, я буду Вам всё равно порядком неприятен, а возможно даже отвратителен и мерзок, а этого бы мне вовсе не хотелось, ведь разве можно с Душой лечить человека, который вызывает лишь чувства глубокой неприязни, поэтому с Вашего позволения я придумал другой способ донести до Вас мою странную зависимость, если Вы, конечно, согласитесь на него. У меня есть один абсолютно безобидный фокус, я его давно задумал, но никогда не делал, наверно потому, что он действительно безобидный, при помощи его я бы смог Вам показать моё мастерство и страсть к такого рода занятиям и мы бы вместе скорее дошли до сути, о которой Вы говорите, и я бы навсегда избавился от этого страшного бремени. Сам фокус займёт всего несколько минут, по окончанию его мы могли бы дальше продолжить беседовать о моём прошлом и настоящем, но Вы бы были уже во всеоружии, так сказать, изнутри посвящены в мои переживания и страсти. Я надеюсь, Вы не опасаетесь, что я выкину какой-нибудь неприятный фортель, - поверьте, я так не поступаю, так как я игрок, а в подобном случаи для меня теряется вся соль процесса, от которого, как Вы уже давно поняли, я всецело и завишу. Ни шума, ни криков, никаких действий прямо или косвенно нарушающего закон - не будет, также обязуюсь не затрагивать Вас или кого-либо другого физически - это действительно лёгкий, невесомый, а главное не злой, напротив самый Добрый из всех моих фокусов, вообщем ловкость рук, да и только – окончив свою речь, Вальтер широко и честно улыбнулся А. - прошу Вас разрешите мне исполнить его для Вас.
А. задумался, ситуация вполне щекотливая, но в тоже время и случай крайне не стандартен. Он стал припоминать, что он читал прежде по этому поводу, на какие уступки и ухищрения шли лучшие умы психиатрии, чтобы докопаться до ядра болезни, до её истоков; при помощи каких инструментов им удавалось влезть и закрепиться в человеческом сознании; какие немыслимые правила игры, нарушающие многие не гласные законы медицины, действовали в этих, под час довольно удачных, попытках проникнуть как можно глубже в человеческий разум. Суть же всех этих изысканий чиста и благородна, ведь ради стремления вернуть человеку нормальную работоспособность мозга, можно поступиться многим, но всё-же переходить незримую грань тоже не следует, хотя бы из чувства самосохранения, так как подобные трагические случаи тоже, к сожалению известны. А. также думал о том, что этот человек явно не опасен для него, это подтверждалось многими факторами в его поведение, к тому же он всё ещё полагал, что его Посетитель абсолютно здоров, по крайней мере, с точки зрения психиатрии.
Надо было решаться немедля, ибо мужчина приблизительно уже десять секунд как рассказал Доктору обо всех плюсах наглядной демонстрации, и с надеждой на положительный ответ, смотрел на своего Доктора, и А. решился:
- Допустим, я соглашусь на Ваше предложение, но в таком случаи Вы должны понимать, что мне полагается хотя бы приблизительно знать, что будет происходить в моём кабинете, это же я надеюсь нетленно, в том смысле, что мы с Вами никуда не должны будем выходить.
- Разумеется никуда мы выходить не будем, всё произойдёт в этих самых стенах, я вновь уверяю Вас, что ничего дурного с нами не случиться – и он кивнул головой вверх, будто бы прося этим жестом А. всё же согласиться.
- Хорошо, Вы меня уговорили - А. улыбнулся ему в ответ – Вам что-нибудь понадобиться от меня для Вашего представления.
- Нет, благодарю, лишь моя ловкость рук единственная прима этого выступления - мужчина вновь улыбнулся и, подумав немного, добавил – ну, хотя есть одно существенное и чрезвычайно важное пожелание к Вам Доктор, закройте, пожалуйста, дверь на ключ. Вы я надеюсь не против - это нужно для того, чтобы нам не помешали случайные посетители.
Отступать было уже некуда и, А. ещё раз взглянув в карие глаза своего Посетителя подошёл к двери, приоткрыв её. Не выходя за порог, А.огляделся, что происходит в коридоре перед его кабинетом. В коридоре происходило, что и обычно: несколько Дам и Господ, сидя в мягких из глянцевой коричневой кожи креслах, ожидали своей очереди в разные кабинеты, находящиеся на этаже, некоторые из посетителей ожидая медленно прохаживались вдоль кабинетов. Справа, в самом углу коридора, вдали от всех сидели две молоденькие, элегантно одетые барышни, честно изо всех сил старающиеся сдержать свой смех и всё же иногда, не выдерживая удушливых наплывов хохота, прыскали тоненьким заливистым смехом в свои лайковые перчатки, прикрывая при этом свои милые личики полами ярких шляпок. Объектом их безудержного веселья был грузный Господин, который уже не первый раз приходил на приём к А., он постоянно считал всё, что видел и делал это только по ему понятной системе, при этом он должен был, как ему казалось чего-то коснуться, что-то прошептать себе под нос – вообщем у него была вполне традиционная форма обсессии или попросту навязчивости. А. посмотрел на огромного охранника сидящего за столом чуть поодаль от всех и молча наблюдающего за прехорошенькими девушками. А неодобрительно взглянул на охранника, который молча наблюдал за происходящим, на что здоровенный детина, улыбнулся ему в ответ так виновато и обезоруживающе обаятельно, как это только могут, застигнутые врасплох за каким-то невинным занятием, физически большие люди. А. показалось забавным, что и главной грозе всех буйных больных нынешней клиники – Боре-мастодонту – как мило прозвали местные больные этого санитара-охранника, не чужда тяга к Прекрасному. Борис же почувствовав, что молодой Доктор не будет отчитывать его за то, что он не сделал ничего, чтобы остановить хоть и невинное, но всё же подсмеивание над больным человеком, ещё шире улыбнулся А., пытаясь своей открытой улыбкой оправдаться в своём бессилие что-либо поделать с Прелестницами, которые были действительно чудо как Хороши. А. решил поправить обстановку так – он намеренно громко обратился к чрезмерно забавному, как казалось барышням, Господину, чтобы они непременно его услышали и сделали нужные выводы, сбавив своё девичье остроумие:
- Доброе Утро, многоуважаемый Фридрих Игнатьевич, я скоро Вас непременно приму, сразу после Господина, который у меня сейчас, Вы сегодня не сильно торопитесь в банк? – произнеся это, А перевёл свой взор на девушек, и хотя их лица были прикрыты воздушным материалом спадающем с полей их шляп, он знал, что девушки поняли, что они раскрыты и им сейчас жутко стыдно, отчего их щёчки налились пурпурным цветом стыда и раскаяния. Получив ответ от Фридриха Игнатьевича, что он сегодня и вовсе взял отгул и никуда не торопиться, А. закрыл дверь, ещё раз утвердившись внутри себя в желание поэкспериментировать со своим странным Посетителем, тем более, его подбадривало такое большое скопление людей в коридоре. Войдя вновь в свой кабинет, А. достал из кармана небольшую связку больничных ключей на толстом железном кольце и, найдя среди них нужный, два раза провернул хорошо смазанный английский замок.
- Ну, что моя миссия закончена – держа в руке ключи, сказал А., оборачиваясь на сидящего за столом Посетителя.
- Пожалуй…, могу ли я Вас попросить присесть на Ваше место, Вам оттуда будет удобнее наблюдать за происходящим - немного растягивая слова, произнёс Вальтер и, глядя на связку ключей в руках А., добавил – ключ, он же чудесно подходит для моего фокуса, у него нужный размер и вес, как раз то, что необходимо для моего представления, одолжите мне, пожалуйста, любой с Вашей связки на некоторое время.
- Этот подойдёт – получив в ответ утвердительный кивок головой, А. протянул в руки незнакомого человека ключ от уборной на третьем этаже, предусмотрительно сняв именно его, как самый не важный среди всех остальных на связке.
Посетитель принялся разглядывать его на своей ладони, потом нарочито бережно взял за самый кончик потемневшей стали, и поднёс на уровень своих глаз, после взглянул на А., потом снова на ключ и, улыбнувшись, погрузил его в рот, будто это была какая-то пикантная закуска. А. признаться честно ожидал чего-то более интересного, нежели чем банальное шпагоглотание, к тому же вместо шпаги был выбран ключ от уборной для персонала. Пока А. раздумывал, как бы прервать сие феерическое шоу, Посетитель уже начал проглатывать пяти сантиметровый кусок металла, сопровождая это занятие характерной мимикой, похожей на то, когда кусок застревает в горле, и это уже становилось опасно.
- Прошу Вас, прекратите это представление с моим разумом и Вашим желудком, это опасное и вовсе не забавное зрелище – произнёс достаточно серьёзно А..
Я же так и предполагал, прав был профессор - подумал А. - его розыгрыши буквально тривиально глупы и подходят разве что для розыгрыша бабушки непослушным пятилетним сорванцом. Если он пойдёт в своём умение дальше неразумного дитя, то ключ окажется в моём грудном кармане, на лицо явное преувеличение своей значимости в деле фокусничества и мистификаций, безусловно на лицо болезненная навязчивость, и как я мог ошибиться, полагая, что он здоров…
Пока он думал, мужчине вдруг резко стало плохо: он начал задыхаться, кашлять, давиться слюной, его лицо налилось кровью от безуспешных попыток проглотить этот злосчастный кусок железа или хотя бы выплюнуть его, ключ застрял у него в горле. А. бросился к нему, мужчина в порыве удушья повалился вместе со стулом на пол, вцепившись руками себе в горло. Тут-то когда упущенная доля секунды была равносильна выстрелу в висок, в сознание А. ворвалось, подобно падающему ножу гильотины, новое самое очевидное объяснение для всего происходящего – это же и есть сам розыгрыш, такой вот дурацкий, глупый и злой розыгрыш. Он на миг остановился перед мужчиной, корчившимся в конвульсиях на полу, ему хотелось, было сказать, что его план раскрыт, но пена кровавого цвета, обильно пошедшая изо рта мужчины, вновь кардинально поменяла его уже закипающий от чрезмерных метаний мозг, А. бросился к нему на пол.
- Вальтер, Вы слышите меня, прошу Вас, ничего не говорите мне в ответ, молчите и слушайте меня, Вы можете его выплюнуть?
Мужчина поняв, что хочет от него А., вновь попытался избавиться от инородного тела в своём горле, но его уже слабеющий кашель не мог вытолкнуть застрявший метал, а лишь сопровождался, медленно вытекающей из горла, яркой ослепляющее красной пеной, цвета маков в спальни А.. Кровавые пузырьки текли по белоснежной сорочке за воротник прекрасно скроенного пиджака, который ещё несколько минут назад так славно шёл к облику человека, что посетил А..
Надо было срочно резать горло – приняв эту мысль как единственно верную, А. бросился к двери, со словами:
- Умоляю Вас, старайтесь не дышать, сейчас мы его достанем, я вернусь через секунду, ничего не предпринимайте без меня и дышите как только можно реже.
Резким движением, он сунул руку в карман халата, вырвав из него связку ключей. А. начал судорожно искать среди них нужный, но его то, как раз и не было - как такое могло случиться, он проверил раз, потом второй, третий – наконец страшная мысль осенила его – если ключа нет на кольце, значит, он проглотил именно его. Но как такое произошло, он же специально выбрал ключ от уборной, он же ясно помнил, как пять минут назад отдавал именно его в руки Вальтера,- они ведь даже выглядят абсолютно по-разному, их просто невозможно спутать, это было какое-то наваждение. А. посмотрел на Посетителя, его удушающие судороги приняли рефлекторное свойство, он уже не бился на полу, а всхлипывал, как ребёнок, который уже отплакал своё и слёз у него более не осталось. Это была уже катастрофа, его жизнь могла прерваться буквально в любую секунду, А бросился к портфелю за своим скальпелем, который носил в одном из многочисленных его отделений. Он судорожно представил, как он без помощи хирурга сам будет резать горло пациенту, но ни времени, ни ключа у него не было. Найдя хирургический нож, он бросился к лежащему, но время было уже потеряно, мужчина лежал на полу молча, без всякого движения, так и оставив скрещённые руки на своём горле.
А, может всё же розыгрыш, за это я готов на всё, слова не промолвлю ему ругательного, даже не поморщусь от его гадостных шуточек, только бы так всё и было, вот он сейчас полежит минутку, потом встанет, достанет тюбик красной краски изо рта…– спасительные мысли тёплой струйкой проникали в голову А., - надо срочно проверить его пульс, может тогда он сразу же вскочет. А. отложил скальпель на стол, подошёл к лежащему мужчине и, встав на одно колено, взял его левую руку в свою – все мечты о гнусном розыгрыше испарились сразу же - пульс отсутствовал вовсе, он бросился, было к сердцу, но и оно остановило свой ход. А. медленно встал на ноги, его мозг решительно не желал сознавать всё произошедшие, в полнейшем отсутствие всяких мыслей, он подошёл к своему столу, сел в кресло и, обхватив свою голову руками, вдруг сразу ясно всё осознал – в его кабинете произошло убийство. Именно убийство, а как ещё можно назвать то, что А. сам закрыл дверь на замок, потом собственноручно вручил ключ от неё душевнобольному пациенту, к тому же ни криков, никаких следов борьбы не было, что вновь доказывало, что всё это он сделал добровольно, а говорить, что он был на вид абсолютно здоров не было никакой уже возможности, ведь он лежал мёртвым в его кабинете, расположенном, кстати сказать, в психиатрической лечебнице, в которую он собственно и пришёл за помощью, о чём наверно есть и запись в журнале приёмов. Было ли это не простительной врачебной ошибкой, влекущей за собой различные проблемы для А., нет, это было преступление, и объяснения ему не находилось даже у самого А. В его голове полетели, догоняя одна другую, мысли о его предстоящем будущем. Прошу Вас, не подумайте, что А. не сожалел о смерти своего Посетителя, как о таковой, напротив, ему было жалко незнакомого мужчину более, чем кому-нибудь, ведь он видел его последние мучительные минуты, но сейчас надо было действовать, причём действовать крайне быстро и решительно.
Итак, он уже точно потеряет работу здесь - и это в лучшем случаи, так как с возможностями отца Мелании, он запросто может лишить его врачебной практики навсегда, а он явно не упустит случая смешать его с грязью, может даже постарается направить дело в суд, чтобы он потерял любую возможность устроиться в какую-либо другую, пусть даже самую обветшалую психиатрическую больницу. И всё это наверняка будет делать с единственной целью, чтобы разрушить их свадьбу, а уж потом состряпать роман для своей дочери с прыщеватым сыном городского головы, который с раннего юношества пытался ухаживать за Меланией. Конечно, она его не бросит, но что их ожидает в таком случаи – побег, постоянное чувство, что люди её Отца где-то рядом рыщут носом землю, чтобы доставить бедняжку к родителю самодуру, а его же привлечь к суду ещё и за похищение человека. Ну, уж нет, у него ничего не выйдет, я не буду обрекать Любимую на такие страдания, я лучше сам, один сбегу…, но куда сбегу - какую чушь я несу, так надо успокоиться и здраво подумать, как быть…- его мысли наслаивались одна на другую, создавая при этом многослойный пирог из не разрешимых вопросов и единственным ответом на всё было лишь одно слово – крах, крах всех его мечтаний, грёз и надежд. А всего-то полчаса назад – как он был счастлив тогда, когда он ещё сидел один в своём удобном кресле и, облокотившись на стол, смотрел в окно, радуясь лучезарному майскому солнцу и перебирая в голове сегодняшнее Счастливое пробуждение рядом с Любимой, их скорую свадьбу, только им принадлежащие милые слова и лишь только им понятные шутки. В его голове тогда царили мысли о том, что они смогли бы жить безбедно и не одни, а с сыночком или доченькой, ещё лучше с обоими, он вспоминал их разговоры и добрые споры о том, сколько им хотелось бы иметь детей.
А. понимал, что эти мысли принадлежали другому А., тому Счастливцу, который сидел за этим столом ранее, который ушёл отсюда навсегда, унёся с собой все его чаяния и мечты. О, как же ему стало жутко грустно, от осознания, что всё уже рухнуло, так почти и не начавшись, как же он возненавидел беднягу, что лежал на его полу, как он страстно желал вернуть себе того себя, как много бы он отдал, перескочив на время назад, когда всё было так светло и чудесно, как сильно ему сейчас хотелось спрятаться от всех, будто из детства вернулось к нему желание стать невидимым. А понимал, что надо было что-то скорее предпринимать, а не вспоминать о прошлом, но что, звать на помощь, может создать эффект борьбы, но как, к тому же если всё раскроется, будет ещё хуже, хотя хуже как ему казалось уже быть не могло. Он, что есть силы, сдавил голову, но ничего кроме головной боли он не добился, тогда он закрыл глаза и всем своим существом призвал себя к успокоению, по крайней мере, как он размышлял, у него еще было несколько минут на изыскания спасения, хотя бы частичного, но для этого нужно было успокоиться и призвать на помощь холодный рассудок. Уложив руки в козырёк на лбу, он подушечками больших пальцев начал делать вращательные движения в районе висков, силясь успокоить головную боль, которая всё усиливалась, не давая ему не думать, не отрешиться от мыслей.
За этим занятием его застал тихий дребезжащий телефонный звонок, исходящий из аппарата, который стоял на его столе по левую руку от него. Он даже не сразу понял, что сейчас в его кабинете звонит телефон, ему показалось, что неприятный звук исходил из недр его больной головы. Спустя полминуты, А. поняв, что является источником его раздражения, машинально потянулся к хромированной трубке телефона. Только когда он поднёс её к уху и произнёс: Говорите, я слушаю – он понял, что теперь стало всё ещё хуже, это мог звонить кто угодно, хоть Главный Врач, чтобы прямо сейчас, незамедлительно вызвать его к себе. В трубки не ответили сразу, он повторил:
- Прошу Вас говорите, Вас слушают
- Ну, так слушайте тогда очень внимательно, ибо от того, как Вы будете меня слушать и выполнять все, что я Вам скажу, зависит вся Ваша дальнейшая жизнь – мужской голос, ответивший А., произносил слова твёрдо и неукоснительно выверено, он вытекал из трубки не медленно и не быстро, звуча при этом завораживающе спокойно и уверено, будто находился над ситуацией.
А., ошарашенный странным звонком и, не понимая, что от него хотят, чуть повысив голос, проговорил в трубку:
- Что за выходки, с кем я говорю, и кому Вы собственно звоните. Голос также выверено спокойно отвечал:
- Кто я, для Вас Милейший А., не так сейчас важно, гораздо более существенный вопрос, что делать с трупом, лежащим посреди Вашего кабинета, не правда ли.
В голову А. барабанной дробью ворвался очередной раскалённый поток бешено льющихся по лабиринтам головы странных мыслей и таинственных догадок:
- Итак, этот голос всё знал наверняка, ну откуда?, - может он увидел всё через окно, ну как - ближайший дом так далеко, да и многочисленные деревья заслоняют полный обзор, может неизвестный пользовался биноклем… тогда еще вопрос - откуда он знает моё Имя и номер телефона, и главное, что он хочет, раскрыть меня или может шантаж…
Опережая все его вопросы, голос продолжил:
- Надеюсь, Вы не принимаете меня за какого-то мелкого шантажиста или того хуже составителя анонимок на адрес полицейского участка, с подробным описанием действий Вашей преступной халатности. У меня несколько иная цель,- я хочу Вас спасти, дать Вам шанс завтра опять проснуться в объятиях своей Прекрасной Невесты, также как и прежде гулять по весенним улицам, вообщем снова стать Счастливым. Не спрашивайте меня ни о чём – как я это сделаю, откуда мне всё известно про Вас и прпо то, что случилось в Вшем кабинете несколько минутами ранее, наконец, кто я – Главное другое, я готов помочь Вам, а вот теперь ответьте мне Вы, на что Вы готовы пойти, чтобы повернуть время вспять.
А. был раздавлен, его мысли уже не метались беспорядочно как прежде, они все испарились достигнув высочайшей точки кипения мозга. Он был на столько поражён словам Неизвестного, что уже даже не пытался найти для всего происходящего хоть какое-нибудь мало-мальски вменяемое объяснение, он неосознанно принял решение подчиниться таинственному голосу и, не говоря ничего лишнего, лишь ответил на поставленный вопрос:
- За это я готов на всё – и помолчав, добавил чуть тише – почти на всё
- Ну, всё у меня уже есть, так что от Вас мне будет достаточно лишь трости, ну так что Вы согласны – Неизвестный на том конце трубки ждал ответа.
- Но, почему именно…, впрочем, если Вы серьёзно, то я, конечно …согласен.
- Хорошо, тогда слушайте меня дальше предельно внимательно, сейчас Вы должны не отводя трубки от уха, влезть под стол…
- Так, я залез… - спокойно произнёс А., как будто делал что-то чересчур привычное.
- … в таком случаи, возьмите в руки телефонный провод лежащий под Вами и, потяните его к себе…
А. взял в правую, свободную руку, валяющийся на полу шнур и начал тянуть его на себя, несколько резких движений и конец был уже в его руке, тут его осенило, - если провод со штепселем на конце не вставлен в розетку, а лежит в его руке, то значит телефон не подключен, значит, он просто не может ни с кем говорить – но он же говорит…, огромное сборище пугливых пупырышков разбежалось врассыпную по спине и рукам А..
Ему стало жутковато оттого, что он говорил по выключенному телефону, тем временем Неизвестный так же вкрадчиво, но будто добавив немного весёлости в свой голос, продолжил:
- Ну, Вы видите, что происходит с Вашим телефоном, и как же Вам смогут дозвониться пациенты или Главврач, незамедлительно вставьте штепсель в розетку.
А. потянулся рукой к розетке и включил телефон, - голос исчез, оставив в ухе А., лишь монотонный гул поднятой трубки. Сидя на полу, и покрепче прижав трубку к уху, А. жадно вслушивался в непрерывный гудок, надеясь, что прерванный включением телефона разговор, сейчас обязательно восстановиться. Может его снова нужно отключить из розетки, тогда связь восстановиться - предположил А., и тут же осознав всю абсурдность своих размышлений и представив себя сидящего под столом, скрюченного в дурацком положение, его посетила абсолютно новая мысль – это помешательство, я просто сошёл с ума…, может меня даже никто из клиники и не погонит по старой памяти, а просто переведут из кабинета в палату, скажем на третий этаж, к тихим. Дальнейшие представления своей участи в качестве пациента клиники были прерваны голосом Посетителя, погибшего, кстати сказать, несколько минутами ранее - от неожиданности А. прилично стукнулся головой об внутреннюю часть стола.
- Доктор, что Вы делаете под столом, вылезайте же немедленно, дайте я Вас обниму скорее, как же славно вышло, что мы смогли помочь друг другу, - я избавился от своего недуга, Вы от ненужной, и поверьте мне, тяготящей Вас вещи.
Окончательно выбравшись и потирая рукой стремительно увеличившуюся шишку на голове, А. увидел стоящего перед ним Вальтера, сейчас он казался ему ещё выше, то ли от своего внезапного воскрешения, то ли оттого, что полностью прекратил сутулиться. В нём метра два, не меньше – единственное, что пришло в голову А.. Он вдруг резко перестал удивляться всему происходящему, ибо всё равно у него не находилось слов, чтобы объяснить хоть что-нибудь из всей этой цепи, по меньшей мере странных и чудесных событий.
- Да-да, лишь только сейчас я, наконец, понял, что значит быть свободным от своей страсти, покорнейше благодарю Вас мой Милый А., это для Вас, и не смейте меня обидеть отказом, – мужчина достал из внутреннего кармана пиджака большое чёрное потёртое портмоне и вытащил из него довольно внушительную стопку крупных купюр, общая сумма которых в несколько раз превышала официальную цену за приём.
- Ну, а тросточку я с Вашего позволения заберу, не беспокойтесь, я передам её кому нужно – с этими словами он направился к двери, где она стояла приставленная к шкапу и, взяв её в руку, он в последний раз обернулся на А., который молча наблюдал за ним.
- Всего Вам Доброго Дорогой мой А., я Вам, пожалуй, оставлю свой зонт на память о нашей встрече, он Вам сегодня будет как раз в пору - вечером обещали жуткий ливень, Будьте Здоровы и Берегите себя, пожалуйста, Счастливо.
С этими словами он достал из правого кармана ключ и, открыв им дверь, перешагнул через порог кабинета, уходя, он оставил его на полке перед зеркалом, висящим рядом у двери.
А. проводил его молча, не потому даже что сказать было нечего, а потому что не нужно было ничего говорить, лишнее это. Он снова сел за стол, он впитывал в себя как можно глубже неизвестное ему доселе чувство, что он прикоснулся к чему-то неизведанному и закрытому от ненужных глаз, к тому, что так воздушно и не тленно, к тому что скрыто за сотнями фокусов, с единственной целью, чтобы не взбудоражить, не смутить своим истинным Чудом, Добрым и Очищающим от лишнего и вредного. В нём появилось чувство сродни тому, когда ощущаешь, что не хватает ещё одного малюсенького умозаключения и неразгаданная доселе ни кем тайна раскроет пред Тобой свои, покрытые тысячелетним мхом, врата и, с разума слетят оковы всего непонятого прежде. В такой момент, хочется запомнить всё до малейшего нюанса, оттенка, вкуса открывающейся истины, пытаешься отмотать немного назад свои мысли, чтобы убедиться в истинной ценности своей отгадки - но вмиг всё вдруг оказывается в тумане. Ты не веришь, что разгадка сейчас скроется от Тебя навсегда, но попытка, за ней другая, - и вот Ты уже потерял не только ответ, но даже и само звучание вопроса. Но в глубине Души, Ты знаешь, что так и должно было случиться, при этом чувство, что был так близок к чему-то поистине важному - озаряет и даёт новую Надежду.
Из глубин размышлений его вытащил неуверенный голос Фридриха Игнатьевича, который, видя, что ушёл прошлый посетитель, решил поинтересоваться через слегка приоткрытую дверь, можно ли ему на приём.
- Да, да, пожалуйста, я Вас с нетерпением жду, Фридрих Игнатьевич, но не ранее чем через пять минут, - и, улыбнувшись, добавил - надо кое-что выяснить прямо сейчас.
Как только дверь за ним закрылась, А вскочил со своего кресла и несколькими шагами оказался у окна, которое выходило улицу с видом на центральный вход его клиники. А. спрятался за небольшой светло зелёной шторкой, чтобы его не увидели не с дороги, не из окон противоположных домов. На улице всё было как всегда в этот час, поток спешащих на службу заметно спал, те же, кто живут другой, богемно-неспешной жизнью ещё и не думали вставать, поэтому на улице было не многолюдно. На службу не торопясь шли те, чья должность позволяет задерживаться по утрам, тут и там фланировали студенты из Университета неподалёку, выходили на утренний променад те, кто всегда рано встаёт, но дел конкретных не имеет.
Спустя ещё пару минут из здания вышел его сегодняшний Посетитель, он огляделся по сторонам и неспешно двинулся на другую сторону почти пешеходной дороги, если только не считать проезжающих по ней трамваев, грохочущих своими железными колёсами по расшатанным рельсам. Как раз один из них встал у него на пути, преграждая дорогу своим потёртым длинным железным телом. Мужчина остановился перед ним в ожидании, когда новые пассажиры займут место ушедших и многотонная махина неторопливо продолжит свой путь. Трамвай медленно, в привычной для него манере покачиваясь, двинулся далее, открывая взору А. вид на противоположную сторону улицы.
Там, на той стороне, куда шёл его Посетитель, стоял, облокотившись о фонарный столб, нищий. Да, это был именно тот самый старик, который радовал детишек своими спектаклями и мешал А. спокойно ходить по улице. Узнав его, А. невольно отринул от окна, но спустя пару секунд вновь прильнул к нему, глядя на улицу через крошечную щёлочку зелёной шторы. Теперь он видел, что его прошлому Посетителю не хватало пары его громадных шагов для того, чтобы поравняться со стариком. Когда они поравнялись, не произошло ничего сверхъестественного для и так переполненного необъяснимыми событиями утра. Произошло то, что должно было произойти. Вальтер, даже не замедлил шаг своей быстроногой походки, передавая Старику трость. А. из своего укрытия быстро переводил взгляд, то на неподвижно стоящего и смотрящего в камни брусчатки старика, то на стремительно удаляющегося от него Вальтера. В какой-то из многочисленных переглядов за обоими, вернувшись взором на нищего старика – он увидел, что и его глаза подняты к нему, и они мирно, и спокойно смотрят прямо на него. Он вновь отпрыгнул от окна, но теперь он знал, что миг, когда они встретились взглядами – был, он был очевиден для них обоих, не смотря ни на какие занавески. Через минуту в дверь вновь постучали и А. сев за стол, пригласил Фридриха Игнатьевича войти внутрь.
Возвращаясь поздно вечером домой, под тёплым светом фонарей, струящихся по мокрой мостовой, А. радовался, что так славно избавился от своей горделивой трости, удивляя редких прохожих своим весёлым смехом и ловко, с огромным зонтом в руках, перепрыгивая между больших глубоких луж, которыми буквально за час наводнились все улицы его города.
Александр Титов, Май 2009 год